Неточные совпадения
Хлестаков. Поросенок
ты скверный… Как же они едят, а я не ем? Отчего же я,
черт возьми, не могу так же? Разве они не такие же проезжающие, как и я?
Городничий. А,
черт возьми, славно быть генералом! Кавалерию повесят
тебе через плечо. А какую кавалерию лучше, Анна Андреевна, красную или голубую?
Теперь даже, как вспомнишь…
черт возьми! то есть как жаль, что
ты не был.
— Ей-богу! да пребольно! Проснулся:
черт возьми, в самом деле что-то почесывается, — верно, ведьмы блохи. Ну,
ты ступай теперь одевайся, я к
тебе сейчас приду. Нужно только ругнуть подлеца приказчика.
«Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог.
Его пример другим наука;
Но, боже мой, какая скука
С больным сидеть и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же
черт возьмет тебя...
— Я — знаю,
ты меня презираешь. За что? За то, что я недоучка? Врешь, я знаю самое настоящее — пакости мелких
чертей, подлинную, неодолимую жизнь. И
черт вас всех
возьми со всеми вашими революциями, со всем этим маскарадом самомнения, ничего вы не знаете, не можете, не сделаете — вы, такие вот сухари с миндалем!..
— А
ты что, нарядился мужиком, болван? — закричал он на человека в поддевке. — Я мужиков — порю! Понимаешь? Песенки слушаете, картеж, биллиарды, а у меня люди обморожены,
черт вас
возьми! И мне — отвечать за них.
— Гроб поставили в сарай… Завтра его отнесут куда следует. Нашлись люди. Сто целковых. Н-да! Алина как будто приходит в себя. У нее — никогда никаких истерик! Макаров… — Он подскочил на кушетке, сел, изумленно поднял брови. — Дерется как! Замечательно дерется,
черт возьми! Ну, и этот… Нет, — каков Игнат, а? — вскричал он, подбегая к столу. —
Ты заметил, понял?
— А
ты уступи, Клим Иванович! У меня вот в печенке — камни, в почках — песок, меня скоро
черти возьмут в кухарки себе, так я у них похлопочу за
тебя, ей-ей! А? Ну, куда
тебе, козел в очках, деньги? Вот, гляди, я свои грешные капиталы семнадцать лет все на девушек трачу, скольких в люди вывела, а
ты — что, а?
Ты, поди-ка, и на бульвар ни одной не вывел, праведник! Ни одной девицы не совратил, чай?
— Смирно-о! Эй,
ты, рябой, — подбери брюхо! Что
ты — беременная баба? Носки, носки,
черт вас
возьми! Сказано: пятки — вместе, носки — врозь. Харя чертова — как
ты стоишь? Чего у
тебя плечо плеча выше? Эх вы, обормоты, дураково племя. Смирно-о! Равнение налево, шагом… Куда
тебя черти двигают, свинья тамбовская, куда? Смирно-о! Равнение направо, ша-агом… арш! Ать — два, ать — два, левой, левой… Стой! Ну —
черти не нашего бога, ну что мне с вами делать, а?
— «И хлопочи об наследстве по дедушке Василье, улещай его всяко, обласкивай покуда он жив и следи чтобы Сашка не украла чего. Дети оба поумирали на то скажу не наша воля, бог дал, бог
взял, а
ты первое дело сохраняй мельницу и обязательно поправь крылья к осени да не дранкой, а холстом. Пленику не потакай, коли он попал, так пусть работает сукин сын коли
черт его толкнул против нас». Вот! — сказал Пыльников, снова взмахнув книжкой.
— Фу!
черт возьми! — сказал, вскочив с постели, Обломов. — Голос, что ли, у
тебя хорош? Точно итальянский певец!
— Вот, вот этак же, ни дать ни
взять, бывало, мой прежний барин, — начал опять тот же лакей, что все перебивал Захара, —
ты, бывало, думаешь, как бы повеселиться, а он вдруг, словно угадает, что
ты думал, идет мимо, да и ухватит вот этак, вот как Матвей Мосеич Андрюшку. А это что, коли только ругается! Велика важность: «лысым
чертом» выругает!
— А!
Ты попрекаешь мне! Так
черт с
тобой и с твоим портером и шампанским! На, вот,
возьми свои деньги… Куда, бишь, я их положил? Вот совсем забыл, куда сунул проклятые!
— Не люблю, не люблю, когда
ты так дерзко говоришь! — гневно возразила бабушка. —
Ты во что сам вышел, сударь: ни Богу свеча, ни
черту кочерга! А Нил Андреич все-таки почтенный человек, что ни говори: узнает, что
ты так небрежно имением распоряжаешься — осудит! И меня осудит, если я соглашусь
взять:
ты сирота…
— Разумеется, мне не нужно: что интересного в чужом письме? Но докажи, что
ты доверяешь мне и что в самом деле дружна со мной.
Ты видишь, я равнодушен к
тебе. Я шел успокоить
тебя, посмеяться над твоей осторожностью и над своим увлечением. Погляди на меня: таков ли я, как был!.. «Ах,
черт возьми, это письмо из головы нейдет!» — думал между тем сам.
—
Ты еще маленький, а она над
тобою смеется — вот что! У нас была одна такая добродетель в Москве: ух как нос подымала! а затрепетала, когда пригрозили, что все расскажем, и тотчас послушалась; а мы
взяли и то и другое: и деньги и то — понимаешь что? Теперь она опять в свете недоступная — фу
ты,
черт, как высоко летает, и карета какая, а коли б
ты видел, в каком это было чулане!
Ты еще не жил; если б
ты знал, каких чуланов они не побоятся…
— Ведь
ты у меня гениальнейшая женщина!.. А!.. Этакого осетра в жильцы себе заполучила… Да ведь пожить рядом с ним, с миллионером… Фу,
черт возьми, какая, однако, выходит канальская штука!..
— Ах,
черт его
возьми!.. Что же
ты раньше не сказал? — смущенно заговорил Иван Яковлич. — Необходимо было предупредить Катю.
— Ну, брат, шалишь: у нее сегодня сеанс с Лепешкиным, — уверял «Моисей», направляясь к выходу из буфета; с половины дороги он вернулся к Привалову, долго грозил ему пальцем, ухмыляясь глупейшей пьяной улыбкой и покачивая головой, и, наконец, проговорил: — А
ты, брат, Привалов, ничего… Хе-хе! Нет, не ошибся!.. У этой Тонечки,
черт ее
возьми, такие амуры!.. А грудь?.. Ну, да
тебе это лучше знать…
— Чего шепчу? Ах,
черт возьми, — крикнул вдруг Дмитрий Федорович самым полным голосом, — да чего же я шепчу? Ну, вот сам видишь, как может выйти вдруг сумбур природы. Я здесь на секрете и стерегу секрет. Объяснение впредь, но, понимая, что секрет, я вдруг и говорить стал секретно, и шепчу как дурак, тогда как не надо. Идем! Вон куда! До тех пор молчи. Поцеловать
тебя хочу!
— Верю, потому что
ты сказал, но
черт вас
возьми опять-таки с твоим братом Иваном! Не поймете вы никто, что его и без Катерины Ивановны можно весьма не любить. И за что я его стану любить,
черт возьми! Ведь удостоивает же он меня сам ругать. Почему же я его не имею права ругать?
— Э,
черт возьми! Почему
ты так уверен, что придет падучая,
черт тебя побери? Смеешься
ты надо мной или нет?
— Э, как бы не так, посмотрела бы
ты, что там за парубок! Одна свитка больше стоит, чем твоя зеленая кофта и красные сапоги. А как сивуху важнодует!..
Черт меня
возьми вместе с
тобою, если я видел на веку своем, чтобы парубок духом вытянул полкварты не поморщившись.
Дед,
взявши за руку потихоньку, разбудил ее: «Здравствуй, жена! здорова ли
ты?» Та долго смотрела, выпуча глаза, и, наконец, уже узнала деда и рассказала, как ей снилось, что печь ездила по хате, выгоняя вон лопатою горшки, лоханки, и
черт знает что еще такое.
— Однако ж,
черт возьми, земляк,
ты, видно, ее соломою кормил!
Но,
черт возьми, я полагаю, что был в своем праве, как и
ты теперь в своем!..
Но согласись, милый друг, согласись сам, какова вдруг загадка и какова досада слышать, когда вдруг этот хладнокровный бесенок (потому что она стояла пред матерью с видом глубочайшего презрения ко всем нашим вопросам, а к моим преимущественно, потому что я,
черт возьми, сглупил, вздумал было строгость показать, так как я глава семейства, — ну, и сглупил), этот хладнокровный бесенок так вдруг и объявляет с усмешкой, что эта «помешанная» (так она выразилась, и мне странно, что она в одно слово с
тобой: «Разве вы не могли, говорит, до сих пор догадаться»), что эта помешанная «забрала себе в голову во что бы то ни стало меня замуж за князя Льва Николаича выдать, а для того Евгения Павлыча из дому от нас выживает…»; только и сказала; никакого больше объяснения не дала, хохочет себе, а мы рот разинули, хлопнула дверью и вышла.
— Ох, помирать скоро, Андрошка… О душе надо подумать. Прежние-то люди больше нас о душе думали: и греха было больше, и спасения было больше, а мы ни богу свеча ни
черту кочерга. Вот хоть
тебя взять: напал на деньги и съежился весь. Из пушки
тебя не прошибешь, а ведь подохнешь — с собой ничего не
возьмешь. И все мы такие, Андрошка… Хороши, пока голодны, а как насосались — и конец.
— А страшно было, ангел мой? Ну, признайся… хе-хе!.. Какой-нибудь кержак из Самосадки и вдруг обедает за одним столом с французским королем. Это,
черт возьми, ангел мой…
Ты как полагаешь, Самойло Евтихыч?
— «
Ты ж, говорю, сам крайний и пишешь в этом роде!» — «А
черт их, говорит,
возьми: мало ли что мы пишем!
— Фу
ты,
черт возьми, что ж это за наглость? — говорил Розанов, идучи домой с Калистратовою после двухчасового наслаждения новым красноречием Бычкова.
— Отличный, братец, город. Ехал, ехал, да и
черт возьми совсем: дома какие — фу
ты, господи! — Ну, что Бахаревы?
«Это, значит, под весь заработок подходит. Ах
ты,
черт вас
возьми! Вот если бы теперь вмешалась в это полиция да разогнала нас! Милое бы дело было. Не знал бы, кажется, которому святителю молиться и которым чудотворцам обещаться».
Вечером они принялись за сие приятное чтение. Павел напряг все внимание, всю силу языка, чтобы произносить гекзаметр, и при всем том некоторые эпитеты не выговаривал и отплевывался даже при этом, говоря: «Фу
ты,
черт возьми!» Фатеева тоже, как ни внимательно старалась слушать, что читал ей Павел, однако принуждена была признаться...
— Да кто же может, кто? — толковал ему Живин. — Все мы и пьем оттого, что нам дела настоящего, хорошего не дают делать, — едем,
черт возьми, коли
ты желаешь того.
— Нет,
ты заметь! — наконец произносит он, опять изменяя «вы» на «
ты», — заметь, как она это сказала:"а вы, говорит, милый старец, и до сих пор думаете, что Ева из Адамова ребра выскочила?"И из-за чего она меня огорошила? Из-за того только, что я осмелился выразиться, что с одной стороны история, а с другой стороны Священное писание… Ah, sapristi! Les gueuses! [А,
черт возьми! Негодяйки! (франц.)]
— Зачем это, спрашивается? На войне? При теперешнем огнестрельном оружии
тебя и на сто шагов не подпустят. На кой мне
черт твоя шашка? Я не кавалерист. А понадобится, я уж лучше
возьму ружье да прикладом — бац-бац по башкам. Это вернее.
Рыбушкин (поет). Во-о-озле речки, возле мосту жил старик… с ссстаррухой… Дда; с ссстаррухой… и эта старруха, чтоб ее
черти взяли… (Боброву.) Эй
ты, пошел вон!
«Тьфу
ты, — думаю, —
черт же вас всех побирай!» — скомкал их всех в кучку, да сразу их все ей под ноги и выбросил, а сам
взял со стола бутылку шампанского вина, отбил ей горло и крикнул...
—
Черт его
возьми! Его и спрашивать не надо. Деньги и вещи при
тебе?
Большов. Это точно, поторговаться не мешает: не
возьмут по двадцати пяти, так полтину
возьмут; а если полтины не
возьмут, так за семь гривен обеими руками ухватятся. Все-таки барыш. Там, что хошь говори, а у меня дочь невеста, хоть сейчас из полы в полу да со двора долой. Да и самому-то, братец
ты мой, отдохнуть пора; проклажались бы мы, лежа на боку, и торговлю всю эту к
черту. Да вот и Лазарь идет.
Рисположенский. Что,
взял! а! что,
взял! Boт
тебе, собака! Ну, теперь подавись моими деньгами,
черт с
тобой! (Уходит.)
«Что могло увлечь его? Пленительных надежд, беспечности — нет! он знал все, что впереди. Почет, стремление по пути честей? Да что ему в них. Стоит ли, для каких-нибудь двадцати, тридцати лет, биться как рыба об лед? И греет ли это сердце? Отрадно ли душе, когда
тебе несколько человек поклонятся низко, а сами подумают, может быть: „
Черт бы
тебя взял!“
— Фу
ты,
черт возьми! Что в ней могло ему нравиться? — вспылил Егор Егорыч. — Я, как сужу по себе, то хоть и видел, что Петр Григорьич желал выдать за меня дочь, но я прямо показывал, что она мне противна!.. Бог знает, что такое… Черкесска какая-то, или персиянка! А между тем Валерьян любил Людмилу, я она его любила, — понять тут ничего нельзя!
— Вишь, как господь
тебя соблюл, боярыня, — сказал незнакомый старик, любопытно вглядываясь в
черты Елены, — ведь
возьми конь немного левее, прямо попала бы в плёс; ну да и конь-то привычный, — продолжал он про себя, — место ему знакомо; слава богу, не в первый раз на мельнице!
— Язва
ты, язва! — сказал он, — дьявол в
тебе сидит,
черт… тьфу! тьфу! тьфу! Ну, будет. Завтра, чуть свет,
возьмешь ты Володьку, да скорехонько, чтоб Евпраксеюшка не слыхала, и отправляйтесь с Богом в Москву. Воспитательный-то знаешь?
Да она у меня, вообще… ну,
ты сам видишь, ни в дудку, ни поплясать… неодушевленное мясо,
черт вас
возьми!
— Слушай
ты, Дыма, что
тебе скажет Матвей Лозинский. Пусть гром разобьет твоих приятелей, вместе с этим мерзавцем Тамани-голлом, или как там его зовут! Пусть гром разобьет этот проклятый город и выбранного вами какого-то мэра. Пусть гром разобьет и эту их медную свободу, там на острове… И пусть их
возьмут все
черти, вместе с теми, кто продает им свою душу…
Один заседатель, лет десять тому назад служивший в военной службе, собирался сломить кий об спину хозяина и до того оскорблялся, что логически присовокуплял к ряду энергических выражений: «Я сам дворянин; ну,
черт его
возьми, отдал бы генералу какому-нибудь, — что тут делать станешь, — а то молокососу, видите, из Парижа приехал; да позвольте спросить, чем я хуже его, я сам дворянин, старший в роде, медаль тысяча восемьсот двенадцатого…» — «Да полно
ты, полно, горячая голова!» — говорил ему корнет Дрягалов, имевший свои виды насчет Бельтова.